clefderra

Внимательно прочитав все рецензии, я поняла, что именно упустила в книге. Я практически не обратила внимания на элементы антиутопии. Не заметила неполной картины мира или недостатка описаний и деталей. Я об этом даже не задумалась. Книга обескураживающе эмоциональна, и именно это меня подкупило.В «Рассказе Служанки» столько оттенков чувств, столько боли в каждой фразе. Мир главной героини пуст, в нем не осталось ничего, кроме воспоминаний. Она прокручивает прошлое в голове, некоторые драгоценные моменты старается вспомнить во всех мелочах, о многом сожалеет, но, главное, панически боится забыть даже самую малость. Она не безвольна или слаба, она просто пока еще жива. Меня безумно тронуло ее внимание, почти болезненное, к вещам: к тесту для хлеба, «так похожему на плоть», к подушке с вышитой надписью «Вера», к крючкам в платяном шкафу, к увядшему нарциссу. Фетишизм? Последствие постоянной праздности? Скука? Нет, всего лишь крайняя степень одиночества. Насколько естественно и человечно желание прикоснуться к кому-то, посмотреть в глаза, услышать смех. Просто почувствовать тепло, жизнь, увидеть что-то реальное в сером тумане, различить людей за красно-зелено-голубыми одеяниями, услышать простое «привет», ощутить «как потечет кровь — горячая, как суп, сексуальная, прямо по рукам». Фредова пытается зацепиться за действительность, не потерять рассудок в стерильности и холоде окружающей обстановке. Отстраненно думать о способах самоубийства, ведь это занимает мысли хотя бы на какое-то время; замечать совершенство формы в вареном яйце; мечтать о ненависти, как о великом благе; видеть обещание бессмертия в женских глянцевых журналах; замечать призрачную печать жизни даже на телах повешенных. От ощущения отчаяния в каждой строчке хочется кричать. Но кричать нельзя. На эмоции наложено табу. И я, вместе с главной героиней, опускаю глаза вниз и молча замерзаю.Даже страха здесь нет. Воля подавлена, смысл уничтожен, обезличивание возведено в абсолют. Я взглянула на мир сквозь призму переживаний одной из многих, и именно это дало тошнотворное ощущение достоверности. А описанный мир действительно ужасен. Об ограничении свободы воли я вообще могу говорить часами. Не устаю благодарить небо за то, что живу именно в сегодняшнее время, могу свободно распоряжаться собой, ходить, говорить, делать, что хочу (ограничения, разумеется, существуют всегда, но искренне считаю, что сейчас они не критичны). А быть вещью, «сосудом», не иметь занятий, мыслей и желаний, стать бесцветной, серой, пустой, потерять личность – это вызывает животный ужас, даже в воображении боюсь представить такую реальность. Ведь говорят, мысли материальны. У Этвуд получилась картина мира бездушных роботов, каждый из которых запрограммирован на одну программу; мира, который, боюсь, будет существовать. Я ей поверила. Поверила, ужаснулась и потеряла надежду. «Вера — это просто вышитое слово».